Рецензия на двоих: «Рыбный день» – комикс и мультфильм

Ларош: Надо, наверное, в двух словах рассказать о том, что это и почему привлекло наше внимание. «Рыбный день» — это комикс Хихуса (Павла Сухих) для проекта «Comics Respect 2.0». На сайте проекта он присутствует и просто как комикс, и как «интерактивная версия» — под которой понимается почему-то видеоролик. Правильнее было бы сказать, конечно, «motion comic», но понятие это настолько отравлено множественными неудачами на его поле, что лучше уж назвать мультфильм без каких-либо интерактивных элементов «интерактивным комиксом», чем ассоциировать себя с ужасными вещами вроде «Watchmen motion comic» и подобных. В проекте вообще немало интересных работ, и как минимум одна из них уже попадалась нам на глаза в конкурсной программе «КомМиссии» этого года. Но «Рыбный день» попался нам вообще другим путем — его стали публиковать в социальных сетях самые разные люди, и в какой-то момент уже просто нельзя было не посмотреть, что же там такое. Мультфильм оказался не так прост, чтобы сразу забыть его, но и не так однозначен, чтобы мы тоже перепостили его и порекомендовали смотреть.

Дж.: У меня проект Respect вызывает довольно смешанные чувства. То есть, мне хотелось бы хорошо думать о проекте и о себе одновременно, и сказать, что лично я просто для раскладываемых участниками простых истин слишком далеко ушла в понимании соответствующего дискурса, мне они с тем же успехом могли бы говорить, что солнце встаёт на востоке, но с точки зрения общесоциальной температуры воды, особенно в (как я её вижу) целовой аудитории, истины всё равно важные, нужные и без вопросов заслуживающие вот такого проговаривания в доступной форме.

Мне хотелось бы так думать.

Но.

Но дело в том, что снова и снова я не могу не видеть в проговариваемых простых истинах, точнее даже в том, как именно они проговариваются, трещинки противоречий показываемого с реальностью... людей и их отношений, замазанные толстым слоем яркого оптимизма. Проблема в том, что замазанное, оно, ну, никуда не девается, и столкновение с ним в реальности может на раз обнулить все старания участников проекта.

В этом смысле мультик, о котором мы собрались говорить - очень хороший пример.

Ларош: Нет ли у тебя ощущения, что каждый раз, когда мы (кто угодно из нас, что здесь, что за морем) беремся за то, чтобы выявлять или бичевать искусством какую-то острую социальную проблему, мы используем максимально простой способ эту проблему изображать, потому что боимся сказать что-то неправильное? Ну там, девяносто девять процентов всех нарративов о расизме содержат настолько карикатурных расистов, что мораль вывести очень просто, а вот заставить зрителя проидентифицироваться с этими расистами — с тем, что он часть проблемы — почти невозможно. Почти любой нарратив о проблеме ЛГБТ, нацеленный на массовую аудиторию, так стремится показать, что меньшинства ничуть не хуже большинства, что вместо людей получаются практически ангелы. Вот и «Рыбный день» устроен так, что идентифицироваться там с квадратноголовыми угнетателями никак нельзя. Можно только с детьми, которые просят прощения — и как бы вообще не относятся к тому обществу, которое создало проблему, не являются частью проблемы и ее причин и последствий. «Рыбный день» рисует настолько однозначную, чудовищную картинку, что непонятно, как вообще хоть какие-то живые люди «повелись», в смысле, как все вдруг встали и отправились угнетать рыб. И если бы история рассказывалась только с высоты птичьего полета, это было бы ничего. Но в ней же есть отдельные сцены, переходящие к конкретике, изображающие отдельных участников этой истории. Ну там, вот этот человек в начале, который «Мы с пяти лет дружим, а ты молчал». Эти «оконкреченные» идиоты — и потом угнетатели — настолько карикатурны, что мы с ними никогда не проидентифицируемся. И зритель снимается с крючка (excuse the pun), потому что становится совершенно очевидно — проблема не в нем, не в тех, кто ему известен. Проблема в каких-то других, далеких, квадратноголовых людях, которых надо бояться. Иначе эти люди наслушаются телевизора, придут и поколотят.

Я это к чему. Что если мы так строим притчи (а всё это по сути притчи) оттого, что в соответствующих дискурсах обострена опасность облажаться? Скажем, ты делаешь заход на сложную многогранную проблему, и ты — потому что ты же из того общества, где проблема ЕСТЬ — скорее всего где-то облажаешься. Попадешь в какую-нибудь ловушку интерсекциональной дискриминации или еще чего. Да просто обнаружишь косность мышления. И попадешь в число не просто «несовершенных союзников», для них места нет, но в число таких «друзей», которые хуже врагов. Ну там, мы с тобой говорили не раз — не под запись — о том, как Анита Саркисян огребает с одного бока за то, что феминистка, а с другого — за то, что недостаточно феминистка. И это еще на «просвещенном Западе», не то что здесь.

И вот облажаться настолько страшно, что лучше выбирать только самые безопасные, однозначные темы. Брать метафоры покруглей. Поэтому кругом фашисты. В смысле, кругом метафоры про третий рейх. С ним не ошибешься, там как бы понятно, кто хороший, а кто плохой. Может, мы все на самом деле не умеем говорить о дискриминации? Нет достаточно сложного аппарата для диалога?

Дж.: Про карикатуры и прочее мы ещё поговорим, сейчас сосредоточусь на твоей основной мысли. Знаешь, о чём я вспомнила? О фильме "Класс коррекции". Я помню, я вышла с показа и задумалась: да, это морализаторство кувалдой... но  заслужили ли мы, в целом, как общество, что-то кроме кувалды? То есть, что в происходящем вокруг может навести на мысль о нашей глобальной готовности к серьёзному сложному разговору? Какие к чертям логарифмы, если мы ещё арифметику не осовоили? Может нам как раз нужен букварь (да, знаю. смешиваю метафоры) карикатур и слезодавилок?

То есть у нас есть более изысканный инструментарий, но есть ли место для его применения?

Ларош: Проблема в том, что эта (и не только эта) кувалда - уже не первая. С описанной тобой мотивацией мы получаем кувалдообразные сатиры, которые из года в год бьют по одному и тому же месту. Одним и тем же способом. Выходит, как у Джорджа Карлина - "вокруг столько плакатов о том, что курение убивает, что, кажется мне, курильщики уже начали догадываться". Какова причина того, что все выбирают одну и ту же кувалду и одну и ту же точку приложения - не знаю. Может быть, верно мое предположение о том, что никто не хочет рисковать - причем рисковать не "целевой" аудиторией, а непосредственными респондентами (ну то есть теми, кто и так согласен с твоим посылом). Может быть, и нет.

Дж.: Ну, знаешь ли. Вот я - непосредственный респондент, и...

Ларош: Но только поверх первой проблемы появляется вторая - preaching to the choir. Я видел "Рыбный день" или, скажем, комикс "Про шубы" в десятке мест. Но это был десяток мест, куда ходят те, кто "уже и так в курсе". Но допустим, что чисто внутренняя ротация таких месседжей - не проблема. В конце концов, я посмотрел мультфильм и обзавелся каким-то набором аргументов (или оборотов на эти аргументы), которые я потом смогу применить в непосредственной, э-э, миссионерской работе (продолжая метафору про проповедь). Мультфильм до целевой аудитории не дошел, но завтра я дойду (ДОПУСТИМ, сказал я).

И вот где простота мешает. Пусть материал, который ДОЛЖНЫ рассматривать "ширнармассы", рассматривают на самом деле коллеги, пришедшие на выставку. Будь рассуждение сложным, костлявым и несовершенным, коллеги могли бы сказать, что в нем не так. Поправить, подсказать. Короче, вступить в высокоуровневый диалог, на который типа неспособно остальное общество. Но метафора берется простая, и способ рассуждения - простой. Тут нечего подсказывать. К транспаранту "Не используйте антибактериальное мыло" можно задать вопросы, начать сверять исследовательские данные, спорить о том, тактическое или стратегическое преимущество нам важнее. Про транспарант "Мойте руки перед едой" ничего особо не скажешь. Ну да, мойте. Не мыть - плохо, мыть - хорошо. Что ж тут непонятного.

Дж.: Но разве месседжи как они есть так уж бесспорны? Моя проблема как раз в том, что вовсе нет.

Ларош: Давай с этого места подробнее. Казалось бы, в рамках истории все линейно. Президент из злого умысла устраивает сегрегацию рыб, рыбы страдают ни за что, люди дурно с ними обращаются тоже ни за что. Месседж понятен - нельзя обижать рыб ни за что. А с этим еще Буш соглашался, man and fish can coexist peacefully.

Дж.: Знаешь, что в моих глазах делает это небесспорным? Опуская (пока что) мягко говоря странную метафору? Часть, которая "ни за что". Она - одно из вот тех часых царапающих несовпадений с реальностью. Потому что "ни за что" попросту не бывает.

Не в том смысле, что жертва сама вновата. Не виновата, в некоем условно-общесправедливом ракурсе. Но проблема в том, что с точки зрения группы, которую простоты ради сейчас я назову "дискриминирующей" группа "дискриминируемая" дискриминируется не просто так. Ну вот нет такого, что "просто потому". Не сразу, не на поверхности.

До этого, до того, что претензии ничтожны или не имеют отношения к реальности, или справедливы только в рамках концепции мира, которой их высказывающий в целом не придерживается, можно докопаться, добраться, доскрестись, рассматривая под микроскопом соответствующие убеждения. Но это сильно не сразу.

А сразу выходит: ни за что, конечно, нельзя, ну так мы ж за что-то.

Ни один, НИ ОДИН расист никогда сознательно не начинает в точке "просто они другие". Всегда есть объяснение тому, почему "другой" такого вида - это плохо.

Ларош: Понимаю. Еще один случай того, как аудитория снимается с крючка - ну да, поучительно, нельзя-нельзя угнетать кого-то ни за что и просто так. Уж мы-то теперь будем глядеть в оба, и если кого будут несправедливо угнетать, уж мы-то вмешаемся.

...что, как ты и говоришь, совершенно не распространяется на случаи, когда угнетение чем-то мотивируется. Включая мотивацию "А чо они".

Дж.: Потому что оттуда же, откуда и "ни за что": что это за такая идеальная картинка, в которой все мирно жили, а потом ррраз - и начался геноцид? Такое когда-нибудь где-нибудь было?

Это, ну... довольно оскорбительно. И не только тем, что выставляет "дискриминирующих" существами с памятью, хмэ, золотой рыбки: ненависть вкл-выкл. Но и тем, что по сути, если приглядеться, обнуляет большую часть истории дискриминации. Сегодня мы живём бок о бок, тихо и мирно, а завтра вы нас режете. А до этого, простите, что было? Всё в порядке?

То есть очевидно, что геноцид - это плохо. Когда в телевизоре говорят о необходимости ущемить чьи-то права - это плохо. Когда принимают законы против - это плохо. Ну а если всего этого пока не происходит? Десятками, сотнями лет пока не происходит? Это что? То самое мирное сосуществование? То есть, грубо говоря, нам показывают, чем плох организованный на государственном уровне холокост, но не почему плохо обзывать одноклассницу жидовкой, и, мало того, ситуация, местом в сюжете той, в которой в реальности и обзывали, и косились, и иже с ним, обозначается как идиллическое прошлое мирного сосуществования. То есть понятно, что быть евреем в Европе 1940-х было невесело. А в Европе, допустим, 1604-го?

Ларош: Но ведь нарратив первоначально строится не на том, что рыб угнетают. Первоначально рыб предлагается СПАСАТЬ. Это первая интересная подмена в истории - вступление рассказывает про "якобы благое начинание", а дальше начинается про фашизм.

Как устроена эта подмена: после сцены "мы должны вернуть рыб в воду" идет сцена "началась регистрация рыб", за ней "вот увидишь, нас просто побросают в воду" и сразу потом "откуда ни возьмись появились крепкие бритоголовые парни".

Сцена с регистрацией логически связана с предыдущей. А метафорически - с последующей, где евреи обсуждают затею с Треблинкой, пардон, рыбы обсуждают, как их вернут в воду. Отсюда получается ощущение сюжетной связности. Но КАК сцена с регистрацией, особенно с "вот за это вас рыб и не любят" связана с тем, что нам сказано про мир мультфильма до нее? Да, можно сказать, что тут же главное - метафора, а внутренняя логика только обслуживает ее, и сама по себе не необходима. Но рассуждение ведь распадается! Это ведь первое сообщение рассказчика о том, что рыб не любят!

И дальше, дальше происходит вторая подмена - при общей «вразумляющей» направленности комикса (чтоб не сказать «пропагандистской», потому что, эх, язык не поворачивается назвать в нынешних реалиях продвижение чего-то хорошего «пропагандой») мы проскакиваем самое интересное и важное место. Место, которому Ремарк, скажем, уделяет пол-романа. Это место, в котором «откуда-то» берутся зигующие толпы. И я могу предположить, почему пропускает. В картине мира, из которой берется эта работа (я подчеркну - не в реальности, а в представляемой картине мира, о которой мне неизвестно, верна она или нет), такие толпы не могут взяться сами по себе. Подразумевается, что их появление срежиссировано. Их готовят и финансируют сверху, а потом выпускают в жизнь в нужный момент. Поэтому нет необходимости останавливаться на вопросах о том, откуда зигующая толпа взялась и как в зигующую толпу с лозунгами не попасть самому — взялась она "откуда надо" и в нее так просто не попадешь. А та, в которую попадешь — это хорошая, революционная толпа. И да, тут тако-ой интересный срез получается российских и украинских «общественных нарративов»… Я даже лезть не хочу. Хотя к революционно настроенной толпе еще придется вернуться.

Сейчас меня больше беспокоит центральная метафора. Чешется она у меня. С обеих сторон причем. С одной — эти рыбы, которые не живут в воде и не должны жить в воде. Причем они сначала тонут, а потом вроде как нет — ну то есть в конце (и рамочном начале) этой истории в море же есть рыбы, да? Такие, как мы их себе представляем в жизни. И вот они получились из тех, что утонули вместе с пароходом — но предыдущие рыбы, которых с моста бросали, вроде бы не плавали? Но это меня заносит. Повторяю — это история про рыб, которые на самом деле не должны жить в воде, это мы их заставили. Рыбы. Все символическое значение которых — они живут в воде. Чешуя там. Плавники.

И вторая сторона. Ну, которая непосредственное значение метафоры. Конечно, основной разговор тут — про связь с сегодняшним днем, но есть же основа. И в этой основе — что? Судя по повязкам, прятанию в подпол и гетто — это все про нацистов и евреев. Но тогда не срабатывает та часть метафоры, которая про «А что, так не заметно?» потому что с евреями вся соль-то в том, что они «незаметны». Невидимы. Это та штука, которая в холокостовых метафорах через раз не работает — едва у автора получается, что, не знаю, кошки и мышки (yeah, I went there!) заметно отличаются на глазок, у проблемы сразу исчезает специфическая глубина.

Дж.: О прочитанном как-то обсуждении применения аналогий в спорах о равенстве: для того, чтобы аналогия сработала, оппонент должен быть согласен с её базисом, иначе "женщины должны быть равноправны с мужчинами" будет восприниматься примерно как "коровы должны быть равноправны с мужчинами".

Ларош: Тогда, раз рыбы «и так заметны», может быть, это про азиат-американцев в тот же период? Нет, не работает — практически все диалоговые маркеры отчетливо ссылаются на евреев. Только в первой половине истории — на немецких, а во второй неожиданно начинают проглядывать сюжеты советского антисемитизма. Их легко заметить — вместо иностранных газет на подложке вдруг появляется наша, с заголовком «Вот он, классовый враг!» — и признаюсь, без этой отсылки я бы связь между цистерной «Живая рыба» и фургоном с надписью «Хлеб» не заметил бы. Уж больно явным было до этого все «немецкое». Но черт, и тут до конца аналогию провести нельзя — ведь опять повязки, и лагеря. Хотя и пароход, и многие другие узнаваемые ссылки.

Но мы же не так просты, чтобы ожидать, что аналогия будет прямой и однозначной? У того, что вся катавасия начинается с «ученые открыли», и не должно быть прямой аналогии — да и мало ли подлогов делается от лица ученых. Мы не так просты — но, оказывается, достаточно просты, чтобы мультфильм на первой же минуте давал нам однозначного Путина в картинку.

Дж.: Вот это именно то, что я имела в виду, говоря о странной метафоре. Я знаешь о чём думала, когда смотрела? О том, тяжелее или легче воспринимать основную идею людям, для которых, в отличие от меня, рыба - еда. О прочитанном как-то обсуждении применения аналогий в спорах о равенстве: для того, чтобы аналогия сработала, оппонент должен быть согласен с её базисом, иначе "женщины должны быть равноправны с мужчинами" будет восприниматься примерно как "коровы должны быть равноправны с мужчинами".

Ларош: Никакой разницы, по-моему. Я не ассоциирую Немо и Дори с едой - и точно так же не делаю этого с рыбами в "Рыбном дне". Но это интересный поворот, я так на это не смотрел.

Дж.: Да-да. Ведь дети, которым рассказывают историю, знают, что такое "рыбы", достаточного количества оговорок про "другой мир" ("рыбы" не те, что у нас и в повседневной жизни значат другое) не сделано, то есть автоматически оказывается, что для людей "нашего времени" рыбы - это водоплавающая, дышущая жабрами еда.

Ларош: Но тут же что отрастает. Тут выходит, что помимо угла "мы сегодняшние считаем, что вода - естественная среда обитания рыб, но это на самом деле мы их туда загнали, а они просто приспособились" (крайне интересного и глубокого угла зрения, который мультфильм преступно не использует), есть еще угол "из этой воды мы их вылавливаем и едим, а раньше вместе пиво в баре пили".

Дж.: И, кстати, аналогия получается ещё более странной. Подскажи мне: есть ли в истории случаи полного геноцида?

Евреи ещё существуют. Армяне есть. Косовские албанцы остались. Тутси перебили не всех. Черкесы? Вроде тоже нет.

Ларош: Так он ведь тут вроде не полный? Прям "до последнего человека" - нету. Но, боюсь, потому что до определенного момента было выгоднее угнать кого-нибудь в рабство, не было нужды добивать или, скажем, можно было забрать всех моавитянских дев себе в народ, а в более поздний период попытки полного геноцида - как в Сербии или у народа тутси - останавливали. Но это мой layman's knowledge, если бы нас действительно кто-то читал - тут бы мне и сказали, где я неправ.

Дж.: Он "полный" в том смысле, что полностью, абсолютно пресечена возможность последующего контакта, понимаешь?

То есть люди виновато кричат в океан, а не смотрят в глаза внукам тех самых рыб и не отвечают на их, не свои, внутренние. а их неудобные вопросы.

То есть, понимаешь, геноцид на деле оказывается внутренним делом его совершивших. История оказывается историей палачей, а не жертв, "другие", сыграв свою страдательную роль, навсегда исчезают из поля зрения. Объяснять, где тут проблема?

Вина как твоё личное трагическое переживание, а не как следствие причинённого другому вреда, как-то так.

Ларош: Но ведь это валидный подход, если он не является единственным - ну да, нельзя делать "все опять про нас", когда надо про них, но с другой стороны это именно угнетающая группа должна внутри себя решить проблему и стать не-угнетающей. "Просто перестань делать фигню, которую делаешь", как-то так, нет?

Дж.: Вот он большой вопрос: можно ли научить "не делать так", по-максимуму пресекая возможность проидентифицироваться с теми, с кем это делают?

Ларош: Другое дело - что это ведь не про свершившееся мультфильм. Путин в телевизоре. "Либерасты". Это cautionary tale, это история о том, что сейчас происходит то же самое, и надо не дать ему свершиться.

Но увы, "рецептурная" часть у мультфильма натурально сводится к "не делай фигню". Ну, не будь дураком, а то вон же целая толпа дураков чего наворотила.

И я не готов осуждать автора за посыл «толпа глупа и ее легко оболванить». Хочет кто-то думать, что большинство людей бараны, а уж он-то нет — пожалуйста. Проблема в другом — автор, с одной стороны, этим ходом высмеивает тех, кто безоговорочно доверяется внешнему авторитету, а с другой стороны, те же самые «обычные люди» нужны ему в финале, чтобы поднять революцию. В нарративе никакого разделения между, ну я не знаю, революционно настроенными массами («Я применю против тебя силу исторической неизбежности!») и массами, смотрящими в телевизор, не проводится. Потому-то ход выходит дешевым.

Увы, это не первый дешевый ход в мультфильме. Первый был еще в начале. Потому что «Я передачу смотрел про то, что по телеку никогда не врут» — это очень, очень дешевый ход, и он бросает тень на все, что после него происходит.

Дж.: Давай я задам ещё один вопрос про историю: а привёл ли хоть когда-нибудь хоть один геноцид к смене режима в связи с, внимание, восстанием представителей привилегированной группы?

Если не юродствовать, то мне вот этот момент кажется настолько зубодробительно, липко прекраснодушным, что всё прочее меркнет.

А вот кстати, снова про мирное сосуществование: все, абсолютно все представители власти, даже в прекрасном прошлом - люди. Рыба может быть профессором... и всё. Понимаешь?

Ларош: Может, это сознательно? Я вот выше говорю, что до момента "за это вас рыб и не любят" не никаких отсылок к тому, что не все было хорошо. Но есть и указания на власть, и фраза о том, что смешанные браки (sic!) не поощрялись.

То есть "мирно" у рассказчика, пожалуй, не значит "хорошо".

Дж.: Что приводит нас к парадоксальному вопросу: чем, собственно, для рыб был так уж плох этот геноцид? Ну, по итогам?

Ларош: Они же... утонули? Ну, в одной из сцен мы видим захлебнувшихся рыб. Чуть раньше намекают, что без акваланга под водой рыбы не дышат.

Дж.: А кто тогда "обиделся", для кого кричат в конце? То есть да, конечно же они утонули и при этом страшно кричали. Но при этом они каким-то образом остались обиженные и не разговаривают с людьми, живя в среде, которая, как подсказывает нам инстинкт, для них куда более комфортна. Они РЫБЫ.

Ларош: Рыбы, которых бросали с моста, тоже не тонули. Я не понимаю, когда рыбы в этой истории тонут, а когда нет.

Дж.: Именно.

Ларош: Тут кто-то должен начинать на меня кричать в монитор "Это же метафора, идиот! Притча!" Но притчи обычно последовательны. То есть во всех частях метафоры понятно, что обозначает что - вообще понятно, что происходит. А мне даже непонятно, зачем для возвращения рыб в воду выдавать им нарукавные повязки. В смысле, в реальной жизни все выдавальщики нарукавных повязок имели внутри себя внятное (неверное) обоснование. А тут - еще одно случайное, ни с чем не связанное событие.

Дж.: Туда же тот уже упомянутый тобой момент с превращением спасения рыб в холокост. То есть момент понятем в том смысле, что "убрать отсюда" и "убить" вроде как взаимозаменяемы. И на практике чудовищных эпизодов человеческой истории они и правду были взаимозаменяемы. Но не тут. Не с этой конкретной аналогией, блин!

Ларош: Да вообще - почему выбрана именно эта аналогия? В ней же явно ключевое - то, что угнетатели действуют "как лучше". Возвращают рыб в воду. Потому что ученые выяснили.

Дж.: Теоретически нам вроде как показывают, как задачу "убрать" решают апелляцией сперва к хорошей, а потом к плохой сторонам натуры публики (мне было бы интересно, кстати, посмотреть на демонстрацию ужасов дискриминации чисто "ради их же блага". Интересно как женщине). И это могло бы даже сработать, будь перещёлк помягче, от "спасать" к, допустим, "глупые не хотят спасаться" и далее "глупые - опасные для себя, и для нас значит...", но как есть...

Ларош: Такой мягкий перещелк там есть, скажу я в защиту автора - когда лагеря появляются для защиты от зигующих толп. Мне непонятно, повторю я, подразумевается ли, что толпы эти появились не сами собой, а срежиссированно, или это у меня искажение восприятия. Потому что толпы берутся, следуя логике нарратива, из того, что отдельная группа населения становится маркирована повязками. Больше не из чего. Не было ни сигнала "их можно", ни сигнала "они виноваты", потому что к этому моменту разговор всё еще идет строго о спасении. К тому же к концовке эти толпы пропадают сами собой, что работает на мою версию.

Дж.: Знаешь, в каком месте концовки у меня дёрнулся глаз? "Президент" и "городской казне". То есть у меня сразу вопрос о том, для кого это. Для совсем маленьких, не понимающих, что такое "президент" за пределами условного "Самый Главный"?

Ларош: Я думаю, это просто сказочный прием.

Дж.: Зачем?! Что он добавляет? Почему нельзя сказать просто "казне"?!

Ларош: Почему "город", а не "государство"? Ну, превращать страну в город - это удобно для восприятия. Обрати внимание на "Рапунцель" и в меньшей степени на "Холодное сердце". Что работает для Диснея, работает для всех.

Джае: Там никто не говорит "король/королева ГОРОДА".

Ларош: Раз уж мы к мелочам. Рано или поздно придется сказать про продакшен. Над мультфильмом работало больше двух человек. Они не десять и не двадцать раз смотрели на каждый кадр, потому что они монтировали и сводили его. И никто, никто не сказал «Ребят, давайте переделаем текст под то, что актер начитал» достаточно громко. Это меня очень печалит.

То есть я понимаю желание не прогибаться под актера, который отошел от текста там, где ему вздумалось. Но ведь и актер не случайный. Демчог то ли уже превратился, то ли успешно превращается в русского Моргана Фримена — человека, который своим голосом делает любой проект вдвое лучше. И устную речь работник горлом при прочих равных чувствует лучше, чем работник кистью.

Но конечный адресат - зритель. И у него, я думаю, не должно быть диссонанса между читаемым и слышимым, если это не намеренный, старательно создаваемый диссонанс.

Джае: А мне -нет, мне это показалось дорвольно милым. Но по неправильным причинам: просто при прямых трансляциях театральных постановок субтитрами пускают предоставленный текст пьесы, а не реально произносимые слова, ну и...

Но, конечно, когда приходит время показывать запись, всё выправляют.

Ларош: Вообще фантастическое дело, что произошло с художественными агитками (я в хорошем смысле) в наиновейшее время. Раньше со сцены тебе говорили "Ты болван!" а ты думал себе "Вот да-да, я как раз таких болванов знаю, про которых тут говорится". Как это, "Товарищ, не обижайся на шутки насекомого — это не про тебя, а про твоего знакомого". А сейчас, выходит, наоборот - в этой истории столько уровней отстранения, что она получается не только не лично о зрителе, но даже не о людях, которых зритель своими глазами видел.

Читать целиком

Излучающий ящик: Aquarius s01

Эта рецензия была предложена в качестве пробного материала одному из крупных и вызывающих мое восхищение русскоязычных сайтов про кино и телевидение. Увы, они не сочли, что я заслуживаю ответа. После того, как вышли все сроки актуальности, публикую ее здесь просто для истории.


Кто смотрит сериалы с монитора, тот еще в конце мая залпом проглотил «Водолея» и забыл про него — или бросил на полдороге и не стал досматривать. У более же традиционных зрителей история о том, как стриженный по-военному стареющий агент Малдер расследует преступления в Голливуде шестидесятых, закончилась только на прошлой неделе. Вернее, не закончилась, а наобещала с три короба на второй сезон и ушла в отпуск. Самое время обсудить увиденное.

Видимо, в США считают, что плох тот эфирный канал, который не мечтает стать кабельным. Сегодня все хотят, чтобы их сериалы выглядели дорого и престижно, соперничали с HBO по объему аудитории и при этом стоили, желательно, не дороже ситкома. А если уж снимают что-то подороже, то пытаются усидеть на как можно большем числе стульев. Вы что, сериал же стоит больших денег, как мы можем позволить себе сделать его неинтересным для бабушек в глубинке, подростков в Нью-Йорке или домохозяек в Канаде!

Поэтому-то «Водолей» с самого начала был похож на половину всего хорошего в телике сразу. «Безумцы» породили моду на сериалы про шестидесятые? Давайте у нас тоже будут шестидесятые (ну и что, что среди эпигонов «взлетел» только один, «Мастера секса»)! «Настоящий детектив» вернул интерес к сериалам про пару полицейских, которые такие разные, и при этом работают вместе? Отлично, берем! «Подпольная империя» использовала исторические события как фон для криминальной драмы о реально существовавших людях? Заверните! «Процедурные» сериалы все еще обеспечивают стабильные рейтинги? Как хорошо, что мы про них не забыли! Разве что супергероики тут нет — не поместилась.

В итоге выходит сериал, который стремится поспеть за всеми трендами и по дороге теряет собственное лицо. Даже на стадии промоушена NBC не знало, что со своей новой полицейской драмой делать и как ее продавать. Говорили, что это «минисериал», что обычно должно означать большую связанность серий между собой и однозначный финал, а потом внезапно пообещали шесть сезонов. Указывали на «историчность» событий — а потом оговаривались, что почти все персонажи, включая главного героя, вымышлены, а остальные совпадают с прототипами только именами. Хвалились, что у сериала есть два монтажа, «цензурный» и «нецензурный» — а потом опубликовали на «айтюнс» тот же вариант, что шел по телевидению. Все «неприличное» пообещали когда-нибудь издать на дисках. Ну и по моде «Нетфликса» сериал выложили в интернет сразу весь — для тех, кто смотрит залпом. Об успехах этого эксперимента, кстати, особенно не высказывались — но сериал на второй сезон все же продлили.

То, что получилось, напоминает о другом успешном NBC-шном сериале — «Blacklist». Оба держатся в основном за счет харизмы исполнителя главной роли, который играет значительно лучше, чем все вокруг него, отклоняется (но не слишком сильно) от привычного амплуа, получает все лучшие реплики и хорошо делает все, за что берется. Мы сказали, что в сериале нет супергероев? Мы передумали. Детектив Сэм Ходьяк — тонкий знаток человеческой натуры, может завалить кого угодно с одного удара и лично знаком с каждым вторым жителем города. Еще он очень остер на язык, но это не уникальное его свойство — подколоть собеседника тут горазды практически все персонажи. Интереснее всего в сериале наблюдать за тем, как, не в силах сделать мир лучше, Сэм Ходьяк постепенно погружается в депрессию. Он начинает пить, испытывает вспышки ярости, делает понятные глупости. Написано все это не так чтобы блестяще, но Дэвид Духовны поднимает материал от «так себе» до «хорошо» и местами «отлично».

Каждый же раз, когда Ходьяк пропадает из кадра, сериал становится заметно хуже. А пропадает он довольно часто. Половина сериала отдана истории Чарльза Мэнсона, чья хипповская коммуна постепенно превращается в деструктивный культ, и Эммы — девушки-подростка, попавшей в мэнсоновские сети. Сверх этого мы следим еще за многоходовой операцией напарника Ходьяка, молодого нарко-копа, работающего под прикрытием. Да и у Ходьяка хватает дел помимо раскрытия преступлений — у него дезертировал из армии сын, сложные отношения с бывшей женой и товарищами по работе, плюс все непросто с прежней любовью, матерью той самой девочки Эммы.

Все эти сюжетные линии мелко порублены и перемешаны. Монтаж грубо бросает зрителя из одного события в другое, спеша уместить в каждую часовую серию как можно больше драматических моментов. Чтобы все успеть за сорок две минуты, «моменты» приходится делать покороче и перескакивать от одного к другому без какой-либо связи и психологизма. Где недожали работой в кадре, стараются дожать музыкой — как и в «Черном списке», в «Водолее» есть много эпизодов и монтажей под очень хорошие песни. Увы, как и в «Черном списке», эти эпизоды далеко не так сильны, как хотелось бы. Или монтаж не удался, или ритм у событий не тот, или просто действие не соответствует музыке.

Развязка в конце сезона не наступает — напротив, последние серии полны резких поворотов, заставляющих ждать следующего года, чтобы просто узнать, что там будет. Все, что может пойти не так, идет не так, все персонажи заканчивают тринадцатую серию в гораздо худшем положении, чем начали первую, и просвета не предвидится.

Поверх основных сюжетных линий криво приклеен процедурник — Сэм Ходьяк раскрывает убийства, каждый раз приоткрывая нам «изнанку» Лос-Анжелеса. Изнанка эта вполне предсказуема — наркотики, расизм, сексизм, скрытые сообщества гомосексуалистов и свингеров. Сериал все время подчеркивает, какое нетерпимое и варварское тогда было время. Правда, держась в рамочках — большую часть «расовых» оскорбительных слов по эфирному телевидению произносить нельзя. В каждом персонаже находят какой-нибудь изъян «в духе времени». Даже напарник главного героя, молодой полицейский очень прогрессивных взглядов, дает слабину — он совсем не расист и не сексист, зато пылкий гомофоб.

Ходьяк возвышается над всем этим, как моральный авторитет. Нет, он, конечно, сажал геев в тюрьму, пока это было противозаконно, и пользуется словами вроде «негр» и «шпик» — ну уж такой он старомодный человек, что же поделаешь. Ай-яй-яй, добродушно качает головой сериал. Но зато! Зато Ходьяк не расист, не гомофоб, единственный во всем участке поручает настоящую работу офицеру-женщине, которую остальные копы держат за секретаршу. Даже к наркотикам он относится с пониманием, потому что отец Ходьяка был джазовым барабанщиком. Если его в чем и можно упрекнуть, так это в уверенности, что «вор должен сидеть в тюрьме», даже если для этого придется украдкой нарушить закон. И конечно, напарник его хочет решать все дела строго по закону, потому что если в сериале есть два копа, разногласия у них будут именно по этому вопросу.

Упомянутая «изнанка» Лос-Анжелеса целиком сделана из картона — картонные персонажи, изображающие разные шестидесятнические стереотипы, бродят по таким же картонным (в смысле стереотипности) декорациям. И неважно, кто перед вами — хиппи, политики, публика из гей-бара, байкеры, копы или голливудские актеры. Толщина картона у всех будет примерно одинаковой. Особенно неловко за сериал, когда одномерным персонажем делается историческая личность — в данном случае Банчи Картер, будущий лидер южнокалифорнийских «Черных Пантер». В сериале он выставлен совершенно карикатурным дурачком, который повторяет, как попугай, антирасистские лозунги и позволяет Ходьяку с его умеренно консервативной позицией выглядеть практически рыцарем в сияющих доспехах. Такие же карикатурные тут, например, и геи — кроме одного персонажа, чья сюжетная линия, полная метаний и страданий, выглядит единственной правдоподобной. Еще одно исключение — на редкость хорошо, без обычных для кино и ТВ мультипликационных преувеличений, показано действие ЛСД. Но никаких подробностей по обоим пунктам, а то меня обвинят в спойлерах и сожгут. Лучше посмотрим на то, что спойлером быть не может, потому что находится в учебниках истории — на линию Чарльза Мэнсона.

С ней есть та трудность, что всегда возникает с «историческими» сюжетами — мы знаем, чем все кончится. Более того, поскольку в первом сезоне на дворе 1967-й год, мы знаем, что больших потрясений нужно ждать еще два года. Так что интрига блекнет — мы знаем, что Мэнсон не умрет и не сядет в тюрьму, и нет опасности, что он выкинет что-то из ряда вон выходящее раньше времени. С Ходьяком тоже ничего, скорее всего, не случится — он, хоть и не имеет прототипа, все-таки главный герой, без него не будет сериала. Почти все остальные персонажи могут погибнуть в любом порядке — они исторического значения не имеют. Правда, шоураннер Джон МакНамара утверждает, что большая часть событий сериала будет специально вымышленной, чтобы мы не знали, чего ждать. И возможно, исторические лица будут переименованы, чтобы у авторов было больше свободы в обращении с ними. Характерно, что настоящие имена сохранились только у тех, кто уже умер, как некоторые «жены» Мэнсона, или сидит в тюрьме, как он сам.

В таких условиях развитие «культа» Мэнсона вроде как должно составлять основу сериала. Мы должны встретить харизматичного и втайне опасного лидера коммуны хиппи и следить за его превращением в чудовище. Увы, этого не происходит. Мэнсон с самого начала показан нам, как безжалостный, безумный и опасный манипулятор. Это могло бы сработать, увидь мы в сериале «настоящего» Мэнсона — он был непривлекателен, даже неприятен, и биографы поражаются тому, как этот чудик одной только харизмой и психологической манипуляцией подчинял себе людей. Британский актер Гетин Энтони (известный многим, как Ренли Баратеон) на такую роль не подходит. Он старается, как может — подражает акценту американского «белого мусора», щурит глаза и носит неопрятную бороду. Но выходит просто еще один злодей из детективного сериала — переключающийся из «сладкоречивого» режима в «опасный» и обратно, в меру харизматичный, но скорее из-за внешности, и вместо ауры опасности сопровождаемый тревожной музыкой.

Феномен Мэнсона был в том, как сильно он подчинял себе чужую волю — его поклонницы безоговорочно доверяли ему, считали его богом на земле. Трансформацию нормального человека в очарованного Мэнсоном фанатика мы и должны были бы увидеть на примере девушки Эммы, которая приходит в его коммуну в первой серии. Сериал это превращение подает крайне неубедительно. Эмме с самого начала плохо, страшно и неприятно в коммуне, а потом она вдруг становится бесконечно преданной Мэнсону и не может его оставить. Причем время от времени мы снова видим, как ей плохо и тяжело, как дурно с ней обращаются. И поскольку ни в какой момент мы не видим, что впечатляет Эмму в Мэнсоне, чем он привлекателен и чем удерживает возле себя, в поведение героини мы не верим. Она просто делает то, что сказано в сценарии.

Впрочем, не она одна такая — многие персонажи, особенно ближе к концу сезона, совершают двигающие сюжет поступки не из внутренней логики, а по приказу сценариста. Доходит до абсурда, когда какой-нибудь персонаж просто скрывает от Ходьяка в разговоре важный факт, а при повторной встрече таки раскрывает карты. Ну, передумал, с кем не бывает. В сочетании с монтажом, мечущимся от сюжетной линии к линии, это напрочь убивает всякое желание следить за происходящим.

Процедурник, кстати, устроен точно так же — если Ходьяк раскрывает дело не за счет того, что кто-то приходит к нему и рассказывает, как все было, то происходит какое-нибудь другое помогающее ситуации совпадение. К счастью, «Водолей» хочет, чтобы все было «по-кабельному серьезно» и вовсе не стремится раскрывать по преступлению в неделю. Расследования тут проходят обычно за две или три серии, плюс некоторые дела повисают нераскрытыми на пол-сезона. Поэтому то, что сериал в основе своей есть обычная история про двух копов с разными методами, особенно не лезет в глаза.

Чтобы придать происходящему дополнительной серьезности, сериал про разноцветные и яркие шестидесятые снят в неяркой желтой гамме. Сейчас немодно снимать «старину» без желтого светофильтра. К тому же «темный» кадр призван напомнить нам, что перед нами нуар. Ну еще бы не нуар — коп с непростым характером, бывший военный, раскрывает морально неоднозначные преступления в мегаполисе, делает все «не по учебнику» и попутно страдает. В истории даже нашлось место для мертвой проститутки. Нуарнее не бывает — у нас тут все серьезно.

Но ради нуара «Водолей» включать не нужно. Как и ради шестидесятых, и Мэнсона, собственно. Единственное, что заслуживает внимания в первом сезоне — персонаж Дэвида Духовны. Вот он приносит много удовольствия, ради него можно и посмотреть.

Читать целиком

Из невошедшего: рецензия на Mystic #1

Ну, короче, есть такие ребята, которые наводят порядок, когда с магией что-то идет не так. Ну там крокодил не ловится, не растет кокос. Они приезжают все из себя в комбинезонах и очках, определяют проблему и решают ее. Наполовину копы, наполовину механики. Потому что наука ничто, магия всё — только большинство людей об этом не знает.

Если вас не удовлетворил предыдущий абзац, то увы — ничего помимо уже сказанного в комиксе вы не найдете. Причем излагают свою идею (а пока это больше идея, чем сюжет) Хестер и МакКри в таком же, как у меня выше, непринужденном тоне. Очередные герои, без пиетета относящиеся к богам и законам природы, очередная большая концепция, в которой вынимание трюков из рукава важнее последовательности и строгости. Концепция авторам, видимо, нравится, иначе бы они не бросали ее посреди журнала, не сопровождая ничем. Нам травят анекдоты про то, как НА САМОМ ДЕЛЕ устроен мир, и обещают затравить еще анекдотов в дальнейшем. Но Хестер на этом поприще далеко не первый, а МакКри не превращает его выдумки в произведение искусства, которым можно любоваться.
Первый номер едва ли тянет на путаный пролог. Комикс стоит два доллара, потому что в нем всего-то две сцены (хотя объем честный, 21 полоса). Сначала парнишка нарывается на демонов и убивает их, за что его берут в «Службу Мифического Знания». А потом команда — в составе этого парнишки, его нанимателя, похожего на всех героев Гарта Энниса сразу, и женщины-провидицы — торчит в пустыне и решает проблему засухи. Точнее, только начинает решать — они «вызвали» на помощь гротескного вида существо и оно как-то должно помочь им во втором номере. Есть немножко сальных шуточек, немножко обычных шуточек и драка героя с неприятными существами (впрочем, предшествующее драке еще неприятней), к которой мы бы испытывали хоть какой-то интерес, если б переживали за кого-нибудь. А так — человека мы видим в первый раз, а фиолетовую чудовищную обезьяну жалко по определению, хоть она и первая начала.

Авторы дают понять, что дела впереди ждут грязные, скользкие, с матерком и огоньком. Но мир, от которого можно ждать чего угодно — это, в эпоху засилья городского фэнтези и магического реализма, еще не все. Нужна какая-то причина, чтобы мы стали читать именно этот комикс, а не другой похожий — и ее нет. Ни особого натурализма, ни особого драйва, ни интересного сеттинга с намеком на глубину нам не предлагают. А история либо тонка, как папиросная бумага, либо просто еще не началась.

Рецензия не пригодилась там, где они выходят обычно, поэтому я разместил ее здесь.

Mythic #1 (Image)

Сценарист: Фил Хестер

Художник: Джон МакКри

Читать целиком

This is your brain on movies: 25-31 мая

«Дорога на Берлин» – самое интересное в этом фильме - постер.
Вот этот:

Там есть ещё один, но он (как и, в общем-то, название) просто не имеет к происходящему на экране практически никакого отношения, так что сосредоточимся на этом.

Посмотрите на него. Что вы видите? Кто, по-вашему, герои этого фильма?

Вот вам синопсис в помощь:

«Главные герои — лейтенант Огарков и рядовой Джурабаев — молодые люди, выходцы из разных союзных республик, разные по характеру и жизненным позициям, но объединенные общей целью. В основе фильма лежат их сложные отношения и поступки, продиктованные фоном страшных событий войны. Это история о человеческих взаимоотношениях, истинных нравственных ценностях, долге перед Родиной, близкими и самим собой».

То есть это римейк «Двое в степи», ну или просто новая экранизация первоисточника.

На постере мы притом видим троих. Двух мужчин и женщину. Кто эта женщина? Понятия не имею. Нет-нет, она есть в фильме. Появляется на 72-ой (из 82-х) минуте, пускает главного героя на постой, появляется в ещё двух сценах, в одной – помогает раненому, в другой – спрашивает, надо ли герою уходить. Строго говоря, она даже не самая значимая для сюжета женщина, а женщин с репликами тут можно пересчитать едва ли не по пальцам одной руки. И да, первый раз она появляется в кадре с платком на голове. Тёмно-красным (коричневым?) и завязанным так, что лоб её закрыт, а шея – открыта.

Итак, мы имеем постер, на котором первый план занимает эпизодический персонаж. Можно сказать, что это просто плохой постер, сделанный людьми, у которых из всей возможной информации о фильме были только несколько кадров, возможно в том числе выдранных из позже вырезанных при окончательном монтаже сцен. В конце концов, главный герой, чтоб вы знали, в фильме – скорее блондин, часто даже загорелый. Можно на этом и остановиться и успокоиться.

Или можно обратить внимание на то, что платок на девушке белый, что повязан он «домиком», что и она, по сюжету живущая у той самой степи, и главный герой бледны на фоне серого неба и что меньше всего нам показано лицо второго главного героя. Казаха. Кстати, вы бы вот без синопсиса и моих слов поняли, что он – казах? И обратив на всё это внимание можно задуматься о транслируемых и укореняющихся, укоренившихся образах. Народа, страны, войны, истории. О том, кто, и когда, и чьё и с кем.

Ну так, немного.

***

«Земля будущего»  – это история о надежде и вере в победу человеческого разума и готовность бороться за светлое будущее. Так считают создатели фильма, ну или по крайней мере люди, ответственные за рекламную кампанию. На самом деле это – напряжённый триллер об обществе сверхлюдей, использующих наш мир как источник высасываемых ими интеллектуальных и творческих ресурсов. Отбираемые вербовщиками лучшие представители рода человеческого вытаскиваются в другое измерение, где строят альтернативную, свободную от немытых масс утопическую реальность. В этой самой утопической реальности царит благоденствие созданное и поддерживаемое при помощи всяческих открытий из самых разных областей науки. Каких именно – сказать сложно, но показывают, например, летающий скоростной транспорт, сложных роботов-рабочих а также пример замедления (остановки?) старения организма. Делиться всем этим с остальным человечеством сверхлюди, разумеется, ни в коем случае не собираются: если ты не «мечтатель», то можешь и дальше бултыхаться в своей грязи, те, кто мог бы сделать твою жизнь, жизнь слепнущего пакистанского бродяги, у которого хватает сил мечтать исключительно о куске хлеба и крыше над головой, лучше, сами заслуживают лучшей жизни, а вы все перебьётесь.

Основная точка разногласия «плохих» и «хороших» в фильме – исчерпала ли Земля свой потенциал в качестве ресурсной фермы, и можно ли её уже списывать, или у человечества ещё есть что забрать?

Побеждают, как и положено в фильмах об очень умных людях, те, кто сумел устроить самый большой взрыв.

***

«Особо опасна»  – вот интересно, это недоделанная деконструкция, или наоборот – сознательная ироничная реконструкция? Смотрите: у нас есть Тайная Организация, которая за годы жёстких тренировок (с положенным «ни друзей ни семьи – не привязываться!») делает из девочек-сирот суперагентов. Есть главная героиня, терзающаяся невозможностью жить обычной жизнью. И есть антагонист – торговка оружием, расправляющаяся со своими врагами с особой жестокостью (представляете, Джессика Альба ещё снимается в кино!). Что злодейка – пошедшая против правил выпускница той самой Организации нам вслух говорят только в конце, но могли бы вообще не говорить – и так всё сразу ясно.

Так вот. Кто, по-вашему, в итоге окажется «плохими», а кто «хорошими»? Правильно: наставник главной героини, который полностью оправдает себя, признавшись, что ему всё-таки есть дело до подопечной, отпустит её учиться в нормальной школе, а сам отправиться дальше учить детей взрывать, стрелять, калечить и убивать! То есть, с одной стороны, фильм вроде как кивает в сторону ставших за последние лет пятнадцать традиционными размышлений об этике и последствиях отправления в бой натасканных малолеток, но с другой, кивком всё и заканчивается. Что это? Сознательная отмашка от и для тех, кто в общем знает о проблематичности жанра, но всё равно хочет употреблять именно это, без всяких (юмористических или нет) закапываний в травмы и прочий цинизм? «Да-да, мы в курсе, отстаньте с вашими психологизмами, у нас тут подростковая комедия, мы здесь для драк и школьных недоразумений, а Энди непременно пойдёт на бал с Даки, и вообще»?

Забавный факт: где-то год назад Сэмюэл Л. Джексон уже играл ментора боевой девочки-подростка в (ну очень вольной, на изнасилования в кадре и не надейтесь) экранизации аниме «Кайт», где всё было как раз ожидаемо.

***

«Небо Тибета» –  кино о классовых противоречиях, экзистенциальной потерянности и моральной деградации аристократии Тибета середины двадцатого века. К счастью для всех, есть хорошие и благородные китайские коммунисты, которые, страдая от рук закостенелых в вековых предрассудках героев, меняют всё к лучшему.

Ну то есть да, я примерно чего-то такого и ждала. То есть, не ждала: на фильм я попала случайно, после того, как не смогла пробиться на показ «Тела» Малгожаты Шумовской. Но вот именно такое кино представляешь, когда видишь слово «Тибет» в программе поддерживаемого правительством КНР смотра китайского кино.

И, конечно, там, где есть жёсткая классовая система гарантированно есть какое-то такое дерьмо, наверняка в Тибете, и тогда и до того, творились в этом смысле любопытные вещи. И да, из этого могла бы получиться очень познавательная и повествовательно-интересная история. Но тут уж слишком сильно мешает намазанный на линзу камеры слой Правильного Понимания Контекста. И вот о чём я задумалась: может ли это самое Правильное понимание быть преодолено качеством? Иначе говоря, будь та самая история лично-классовой драмы сделана лучше, смогло бы это превратить подвиги Народно-освободительной армии Китая из безусловного раздражителя в слегка неприятное, но не более того пятнышко на заднике? Возможно ли это вообще в настолько идеологически-заряженных произведениях искусства. Да, многие русскоязычные читатели могут привести в качестве доказательства "за" кино советское, но есть ли уверенность, что там дело именно в силе существующих помимо той идеологии элементов, а не в нашем бессознательно выработанном коллективном умении выборочного разглядывания? И есть ли разница?

***

«Фотограф» – большинство фильмов «про маньяков» так или иначе имеют дело с вопросом о природе зла, который в грубейшем, примитивнейшем своём изложении сводится к выбору между врождённым, и приобретённым. Природа или воспитание? Обычно ответ преподносится зрителю на блюдечке: он всегда был странным или его травмировали в нежном (и не особо) возрасте, и теперь происходит то, что происходит.

Тут кино пытается быть интереснее: реконструируемое из «архивных материалов», «флэшбеков» и воспоминаний свидетелей детство «фотографа» демонстрирует мрачную цепочку трагических событий и обстоятельств, закручивающуюся, однако, вокруг человека с необъяснимым (с точки зрения советско-польской медицины 70-х годов двадцатого века) психическим расстройством. Зрители так и не узнают, что же именно «не так» с героем, в чём первопричина того, что он – человек убивающий. При этом с точки зрения внутренней мотивации убийства выступают одним из способов, которыми «фотограф» пытается определить собственную идентичность: маньяк, не имеющий с точки зрения наблюдателей собственного «я», на некоторое время занимает место своих жертв, но правда в том, что «убийца» – ещё одна роль, как будто собранная из кирпичиков того самого тяжёлого прошлого головоломка-ответ. Это объясняет и оправдывает концовку, разумеется, если презюмировать намерение создателей вложить в фильм хоть какую-то последовательно раскрываемую идею, что с таким качеством исполнения весьма сомнительно.

И очень видно, что фильм не русский, пусть даже и с русскими актёрами, говорящими на русском языке. В современном русском криминальном триллере, снятом для большого экрана, картинка была бы куда более насыщенной цветами и гладкой. Это – «польская» картинка, с её выверенностью и приземлённой синеватой шероховатостью. «Станция Варшава» была снята так, «Боги» были сняты так, «Женский день» был снят так, «Хардкор диско» был снят так…

Читать целиком